Джон Гаровей должен был приехать в Эль Монро Бич незадолго до полудня. Пока машина спускалась с холма к маленькому городку, приютившемуся на берегу бухты, ограниченной с одной стороны скалами, а с другой — холмами с редкими домами, впереди открывался весь ландшафт. Джон, который жил здесь с раннего детства, практически не замечал окружающих красот. Но для его спутника все было новым, удивительным и волшебным.
Пассажира звали Гейвин Родс. Он был его преподавателем английского языка и другом. Высокий, широкоплечий, хорошо одетый, Родс носил вещи с некой небрежной элегантностью. Красивое, умное лицо с чувственными губами, которые, словно стягивались в полоску, когда он задумывался. Волосы его уже серебрились на висках. Глаза сверкали, пока он с удовольствием оглядывался вокруг.
— Восхитительно, совершенно восхитительно…
— Я был уверен, что вам понравится. Подождите вида с другой стороны. Там еще красивее.
— Неужели, мой мальчик.
Он любил называть людей, которых любил, «мой мальчик» или «моя девочка» в зависимости от пола. Он продолжал осматриваться, не скрывая восхищения, но когда машина притормозила у подножия холма рядом с отелем Эль Морро, Родс вдруг обеспокоено спросил:
— А вы позвонили матери, Джон?
— Ой-ой! — лицо юноши стало озабоченным. — Совсем вылетело из головы. Но не стоит беспокоиться. Мама ничего не скажет. Она любит неожиданности.
— Нет, Джон, — тон был непререкаемым. — Остановитесь и поищите телефон. Быть может, ваша мать и любит неожиданности, но я не собираюсь быть гостем-сюрпризом.
До дома можно добраться по частной дороге, которая под прямым углом сворачивает с приморского шоссе. Все это принадлежит Гаровеям, в том числе серый дом с зеленой крышей и окружающий владение сад.
Миссис Гаровей была в саду и стояла на верхней ступени лестницы, вырубленной в скале и почти вертикально спускавшейся к пляжу тридцатью метрами ниже. Она разглядывала изумрудный океан, золотой песок и крохотные силуэты отдыхающих. У нее на руке висела корзина, наполненная цветами. Это была женщина лет пятидесяти, худощавая, отлично сложенная, которой никак нельзя было дать ее года. Простодушное личико с ровными чертами. Она была очень мила в молодости и сохранила обаяние, благодаря великолепным темным глазам.
Когда раздался телефонный звонок, она бросилась в дом.
— Алло! Джонни? Ты где, мой милый? Ты уже должен был быть дома! — она долго слушала, и улыбка, превращавшая ее в юную девочку, исчезла с ее лица. Да, Джон. Я счастлива познакомиться с твоими друзьями… Но я старая глупая женщина. Я расстроилась, что не смогу располагать тобою только сама. Ну, ладно, привози его.
Она медленно положила трубку и медленно направилась в кухню.
— Поставьте еще один прибор, Молли. Мистер Джон привез на уик-энд своего друга.
Было шесть часов и солнце осыпало золотом море и Тимбер Коув.
Джон и Гейвин лежали на простынях у подножия скал. Они молчали, наслаждаясь миром и спокойствием, теплом и безмолвием, которое нарушали лишь рев океана и пронзительные крики чайки.
Гейвин приподнялся на локте, посмотрел вокруг и спросил:
— Джон, неужели вы не ощущаете того, что вас окружает, мой мальчик? Дом… сад… бухта. И к тому же, святилище.
— Я знал, что вам понравится. Но святилище? Какое?
— Дорогой мой мальчик! — рассмеялся Гейвин. — Убежище от всего, что нам обоим не нравится. Шум, суматоха этого проклятого века и водородная бомба! Мне хотелось бы остаться здесь до конца жизни. Уже, наверное, около шести.
— Пора возвращаться. Гейвин, вы же не обязаны уезжать в понедельник. — Джон встал и подобрал простыню.
Гейвин легко вскочил на ноги. По сравнению с ним Джон выглядел неуклюжим и тяжелым.
— Боюсь, надо. Меня ждут Стоуны. Я хотел бы остаться, но… — он улыбнулся.
— Пошлите телеграмму, что заболели, — предложил Джон.
— Не упрямьтесь, мой мальчик.
Тон был резким. Гейвин отвернулся и стал подниматься по вырубленной в скале лестнице, но Джон догнал его.
— Не сердитесь, прошу вас…
Гейвин остановился, оперся о столб с надписью «Частное владение» и рассмеялся:
— Вы забываете, что я маниакальный старец. Простите.
На лице Джона появилось облегчение.
— Я был неловок. Просто сказать, что, если мать выглядит несколько отстраненной… напряженной… то она просто очень робка. В это трудно поверить, но…
— Джон, Джон! Это не имеет никакого отношения к вашей матери. Она очаровательна. Но будет неловко, если я своим отказом обижу столь высокого деятеля университета, как Боб Стоун. Вы, юные плутократы, не совсем понимаете ситуацию экономически зависимых людей, которым поручают ваше воспитание.
— Хорошо, хорошо, — сказал Джон. — Но мне очень жаль…
Гейвин глядел на крутые ступени. Они были высокими и достаточно широкими, чтобы два человека могли подниматься рядом.
— Бросаю вам вызов. Кто первый поднимется наверх?
— Не пожалеете?
— Посмотрим, — усмехнулся Гейвин, занимая позицию, чтобы проскочить по краю там, где лестница делала крутой поворот. — Готов? Вперед!
Они бежали рядом половину лестницы, потом Гейвин опередил Джона, и оказался наверху. Обернулся, чтобы подшутить над Джоном, который дышал, словно морж, но бросив взгляд на лужайку, увидел машину, которая остановилась у гаража. За рулем сидела Энид Гаровей. Рядом с ней торчала голова не очень симпатичной собаки.
Гейвин с улыбкой обернулся к задыхающемуся Джону, который с трудом выговорил: